Биография
«Появился на свет я в 1930 году в родильном доме им. Г. Л. Грауэрмана на Арбате. Мой дед со стороны отца был управляющим заводами графа Бобринского в Тульской и Калужской губерниях. Он жил довольно-таки богато, имел три дома. Один дом сохранился, сейчас там кинотеатр. Недалеко от Тулы, в Алексино на Оке, у деда было имение, где мы проводили лето. У меня есть фотографии Алексино, но сам я ни разу там не был. А в Туле был в 1934 году. Помню, около Большого театра стояли пролётки, которые отвезли нас на Курский вокзал. Так я четырехлетний отправился в Тулу. Но скоро был выгнан оттуда, потому что мне не смогли горшок достать. Картина выглядела так: мы шли на рынок, я садился, примерялся к горшкам, и мне все время резало. Ну, такая ситуация, что я мог сделать? Когда бабушка это увидела, она сказала деду: нет, отсылай его обратно к родителям, к сыну. Долго они не терпели, характер у меня тот еще... Вот такие воспоминания о Туле. Дед со стороны матери тоже был деятельным человеком. Мамина семья, семья Рубинштейна, приехала из Кременчуга Полтавской губернии.»
В 1920-х годах они осели в Москве, дети получили образование... Вообще, семья мамы была интересная, артистическая. Мама была очень красивая. А мой отец – настоящий, заядлый инженер, работающий безумно много. Ему отвели комнату в том же доме, где жили дед, бабушка, прабабушка и две ее дочери – мои тетки. Это был дом князей Щербатовых, с потолками по 6 м и невероятными антресолями... Вскоре мой отец получил квартиру на Донской, в доме работников среднего машиностроения. Во время войны отец был назначен временным директором Центрального бюро кузнечно-прессового машиностроения. Наша эвакуация длилась недолго. Бомбежки я испытал в Москве, потом мы с братом были в Троицке, а дальше отец взял нас в Камышлов. В этом городе под Свердловском располагалось его учреждение. Уже в самом начале 1943 года мы вернулись в Москву. Еще до отъезда, в 1939 году, я поступил в музыкальное училище по классу фортепиано. Это была хорошая музыкальная школа. Но именно тогда я увлекся рисованием. Это произошло со мной в Камышлове. Там был такой мальчик, солдат, который рисовал кошечек. Мы с ним подружились, я его даже провожал на фронт. Он был очень трогательный человек.»
«Потом я страдал, что увлекся рисованием, потому что музыка это, так сказать, искусство, которое для меня очень важно. Мне сказали, что есть художественная школа при Комитете по делам искусств. Чтобы туда записаться, надо идти в Политехнический музей... Я, когда увидел эту громадную лестницу в Политехническом, так испугался!.. Пошел за своим двоюродным братом. Пришли. Я показываю свои работы преподавателю, а он говорит: милый, надо рисовать с натуры, а не с рисунка. Ступай в зоопарке порисуй, тогда и приходи. Таким образом я попал в зоопарк... Зашёл в зоопарк: звери двигаются, я не знаю, как их рисовать... Нарисовал сову она: единственная неподвижно сидела. Вдруг смотрю, идут три кудрявых парня. Видят, что я рисую сову. Подходят, смеются: "Кто ты, что ты?". Я говорю: "Вот, хочу в художественную школу поступить". Выяснилось, что они уже ученики художественной школы. Все трое, и почему-то они мне показались похожими. Это были Игорь Попов, Карл Фридман и Алексей Каменский. Вот таким образом я еще тогда познакомился с Лёшей Каменским. Ну, у меня всегда имелась какая-то прыть, почему-то был уверен, что поступлю. Я поступил, а потом началась зима, трудная зима... В художественной школе преподавали очень интересные педагоги. Если раньше в общеобразовательной школе я был отличником, там — вообще забросил всякие занятия.»
«Видел только рисование и новый мир вокруг. Познакомился с Гришей Дервизом. Гриша с малых лет знал Музей нового западного искусства. И в Доме пионеров, в котором я потом работал, он ещё до войны учился, ходил в кружок. Гриша Дервиз меня познакомил с семействами Фаворских и Ефимовых. Мы с ним так подружились, что каждую неделю ездили к Фаворским. В то время Владимир Андреевич оформлял Исторический музей, делал монументальную работу, похожую на гравюру — "Большое ледовое побоище". Так вот, каждую субботу мы собирали шарады у Дервиза, потом ехали в ночном метро до Измайлово, шли пешком через парк. Летом играли в волейбол, в общем почти всё время проводили в этом доме в Измайлово. С середины 1940-х годов до начала 1950-х я был очень тесно связан с домом Фаворских, поэтому свои первые предметные работы показывал именно Владимиру Андреевичу... В школе тоже была интересная ситуация. Там работал Михаил Алексеевич Славнов: он когда-то преподавал в Доме пионеров и вообще, по-моему, был замечательным детским педагогом. Ко мне он очень нежно относился. У нас был однокашник Выдаш, не помню имени... Его отец служил заместителем начальника дороги, которая строилась из Сочи в Сухуми по побережью. Летом 1944 года у нас появилась возможность поехать в Новый Афон и поработать вместе с детьми строителей. Мы провели там около трех месяцев.»
«Среди ребят был Павел Никонов, Дервиз должен был поехать, но его, по-моему, родители не пустили. Короче говоря, была целая группа во главе со Славновым. Шла война, ехали мы десять суток через Воронеж и почему-то Баку. Окружным путем добрались до Тбилиси. Представьте: в Москве еще бомбежки, маскировки, а там — грузины в шелковых рубашках. Нас повели во Дворец пионеров, угостили тортиком и чаем. Мы жрать хотели, а нас угостили тортиком... Это было просто что-то невероятное. Потом пошли анекдоты, возбудителем которых был Петя Белов, позже — знаменитый театральный художник. Он очень дружил с Павлом Никоновым. Ходили слухи про какие то невероятные тбилисские бани. Мы попробовали эти бани, ничего особенного там не было. Дальше поехали в Новый Афон. Жили на побережье, рядом апельсиновая роща. Я все время рисовал, очень любил делать портреты, особенно детские. Утром вставал и шел на рынок. Абхазцам не нравилось, чтобы их рисовали, они на меня грозно смотрели. Но я все равно нарисовал очень много портретов на абхазских рынках. Эта поездка произвела на меня сильное впечатление. Вернувшись в Москву, я снова вспомнил музыку. Помимо художественной школы, у меня было два любимых учреждения, места паломничества. Первое: библиотека имени В.И. Ленина, дом Пашкова.»
«Там в курилке собирались взрослые ребята, что-то вроде клуба у них было. Я брал книжки, в том числе в отделе редких книг. И конечно через день ходил в консерваторию. Прослушал тогда немало замечательных пианистов, был наполнен музыкой этих концертов. В художественной школе сменялись преподаватели. Самым последним был Василий Васильевич Почиталов, который считался легендарным, лучшим педагогом. У него учились все наши академики. Он был сподвижником художника Шевченко, даже, по- моему, помогал Шевченко в декорациях к спектаклям Мейерхольда. Мы попали к нему в класс. От Почиталова шёл какой-то непонятный свет, культура живописи. Ассистентом у него был молодой аспирант Суриковского института Виктор Мельников, сын Константина Мельникова. Среди его знакомых был один человек, которого Виктор называл Греком (хотя тот, по-моему, был еврей). Этот Грек копировал Эль Греко в Пушкинском. Познакомившись с ним, я узнал, что у него есть большая коллекция открыток. Там я впервые увидел Сезанна. И так увлекся... Это были последние годы художественной школы. Сезанн для меня оказался очень важной фигурой. Даже сохранилась одна экзаменационная работа, в которой чувствуется, что я смотрел Сезанна...»
«Я, например, полностью написал сцену замка в "Лебедином озере", в ней много кулис. Пока их сшивали, я бегал на репетиции, поскольку очень любил балет. Эти побеги представляли собой довольно забавное зрелище. Театральный музей тогда возглавляла Инна Федоровна Шаляпина. Я ходил к ней смотреть декорации Константина Коровина, вообще, то, что делалось раньше. Это было невероятно. Оперу я не очень любил: меня не оставляло ощущение, что все артисты там секретари райкома партии. Хотя это было уже после смерти Сталина, театр сохранял такую атмосферу. Когда моя стажировка кончилась, я не остался в Большом театре. Можно было остаться, но я не остался. Начались мои хождения по редакциям. Одновременно с этими хождениями я 10 лет работал на ВДНХ, в павильоне электрификации и механизации сельского хозяйства. Все мои посылы к оформлению пространства возникли еще там. Я оформлял выставку института электросварки имени Е.О. Патона. Тогда же стал непосредственно заниматься абстрактной живописью. Ещё во времена работы в Большом театре жена декоратора Фёдорова, которая училась у Фалька, спросила меня: "Юра, хотите позаниматься у Фалька? У него есть кружки, он дает уроки". Однажды я пришел к Фальку. Он в это время завтракал. Мы разговорились. Когда я сказал, что дружу с Фаворскими, это оказалось хорошей рекомендацией. Я был очень настырный малый. В конце концов, Фальк мне предложил осенью прийти на занятия, но я не пришел. И всё остальное время до вступления в МОСХ я работал по разным редакциям. В 1972 году поступил в МОСХ.»
«Но к тому моменту я уже был испорчен своими абстрактными опытами — тем, что я называю "сигнальной живописью". Интерес к ней у меня возник потому, что она есть как бы исследование живописи. Это не только описание, так сказать, красоты мира, но это — исследование человека через его деятельность. Проблемы языка живописи меня стали интересовать много позже, чем отображение исконной жизни сталинского времени. Конечно, надо знать, какое это было время. Когда я приходил в ложу Большого, там остро чувствовалась печать придворного театра. В доме, в котором я вырос, в каждой семье кто- то сидел в лагерях. Кругом был мир, который сам по себе говорил, что мы живем в очень непростое время. В художественной школе просто у нас на глазах проходили все эти проработки формалистов. Я на такие вещи сильно реагировал. Но мне очень везло. Везло с друзьями, везло, что я рано попал в усадьбу Фаворских. Позже, когда я увидел, что это немножко закрытый, действительно усадебный круг, меня потянуло шире взглянуть на мир. "Шире" в том смысле, что я понимал, что живу в особенном государстве.»
«Конечно, интересовало и то, что творилось на Западе. У меня был близкий друг и одноклассник Володя Слепян. Его отца, который работал заместителем Микояна, арестовали... Володю привезли в Россию в возрасте 6-7 лет, а в оттепельные годы он решил уехать. И сделал это в 1957 году. Когда его провожали, у меня было ощущение, что я остаюсь в каком-то лагере, а человек вырвался на свободу. Но самому мне казалось, что куда-то за границу уехать — это как на Луну... Здесь у меня шла работа. Удивительная вещь — ничто не мешало работать. Говорят: вот, сталинская эпоха... Ничего подобного. В мою работу никто не вмешивался. Да, меня не выставляли, но никто не влезал в мое творчество. Я был предоставлен себе, культуре, ходил в библиотеку, смотрел, активно участвовал в творческих вечерах. Громадное значение имела для меня музыка. В общем, и сейчас я часто слушаю музыку, но уже не так, как раньше. Не могу сказать, что я чувствовал себя зажатым. Все вокруг было очень интересно, захватывающе. Наверное, не зря меня почему-то все в семье считали сумасшедшим. Вот такой я, не от мира сего...»
Родился 23 апреля 1930 года в родильном доме Грауэрмана на Арбате, в семье учёного в области металлургии Савелия Львовича Злотникова и Этели Львовны Злотниковой.
С 1943 по 1950 год учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств СССР.Одновременно занимался в скульптурной студии при музее А. С. Голубкиной под руководством А. И. Григорьева. Слушал лекции в ГМИИ имени А. С. Пушкина, посещает дом Фаворских-Ефимовых.
С 1951 по 1959 год работал главным художником-дизайнером на ВДНХ в павильоне «Наука».
1954—1956 гг. — работал в Большом театре в качестве стажера — декоратора, работает вместе с А.Тышлером, В. Рындиным. И. Рабиновичем,
1961—1979 гг. — руководил детской изостудией Дома пионеров Ленинского района Москвы,
1955—1970 гг. — сотрудничал в качестве книжного иллюстратора в московских издательствах,
1974—1989 гг. — сотрудничал с мастерской эстампа комбината графических искусств МОСХ.
Член Союза художников СССР с 1974 года.
В середине 1950-х годов начал после посещения лекций по кибернетике и математике заниматься абстрактным искусством. Его интересы в ближайшем круге единомышленников разделяли художники В.Слепян и Б. Турецкий, в частности, совместно с Владимиром Сляпяном проводились так называемые «сеансы одновременной живописи», которые можно назвать наиболее радикальными экспериментами в европейском искусстве тех лет, на стыке беспредметного и перформативного искусства. Он описывал Владимира Слепяна как своего единомышленника в искусстве, с которым в итоге их творческие пути разошлись: «Был один приятель — Владимир Слепян. Он учился со мной в художественной школе. Потом поступил на мехмат, потом снова вернулся к искусству. В 50-е мы немного работали вместе. Вскоре он уехал во Францию, там занимался разной деятельностью. Мы с ним были первыми абстракционистами. Но я занимался этим очень упорно. У меня возникло собственное направление, свой собственный язык. Слепян был интеллектуальным художником в более широком смысле, поэтому мы и разошлись. Да и другие художественные группы возникли позже, когда у меня уже выработался собственный язык».
В 1956—1957 годах разрабатывал «Сигнальную систему» в изобразительном искусстве, в рамках которой происходит основательное сближение научной и художественной парадигм. Совместно с психологами он проводил эксперименты, пытаясь понять, как человеческий мозг воспринимает посылаемые картинами сигналы. В 1958 году организовал Всесоюзную выставку электросварки в павильоне «Механизация и электрификации сельского хозяйства» на основе «Сигнальной системы». Работы из серии «Сигналы» включены в коллекцию Центра Помпиду.
С начала 1060-х годов художник увлекался инженерной психологией, промышленным дизайном: делал проекты оформления школы, заводских помещений. Занимался преподавательской работой в Московском отделении Союза художников СССР, членом которого стал только в 1972 году.
В 1960–1980-е годы экспериментировал с фигуративной живописью, впоследствии вернулся к переосмыслению модернистской абстракции и создавал не только живописные работы, но и принты на холсте.
В 1998 году он получил серебряную медаль Российской Академии Художеств. Умер 25 сентября 2016 года в возрасте 86 лет в Москве. Ретроспективы Юрия Злотникова были экспонированы в Государственной Третьяковской галерее, Московском музее современного искусства, Государственном Русском музее. Доме художника (Иерусалим) и др.
Национальный центр искусства и культуры Жоржа Помпиду, Париж.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург.
Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, Москва.
Московский музей современного искусства, Москва.
ART4.RU, Москва.
Государственный Литературный музей, Москва.
Государственный музей Л.Н. Толстого, Москва.
Государственный историко-архитектурный художественный и ландшафтный музей-заповедник «Царицыно», Москва.
Дальневосточный художественный музей, Хабаровск.
Музей им. Андрея Сахарова, Москва.
Национальный художественный музей, Сент-Поль-де-Ванс, Франция.
Галерея De France, Париж, Франция.
Галерея Жоржа Оливь , Париж, Франция.
Галерея Бинет, Тель-Авив, Израиль.
Галерея Энгель, Тель-Авив, Иерусалим, Израиль.
pop/off/art gallery, Москва.
The Museum of Nonconformism (Nadja Brykyina Gallery), Москва, Цюрих
ПН Выходной
